Власовцев в плен не брать  - Сергей Михеенков

Когда она открыла буфет и достала тарелки, ей показалось, что Иванок стоит в дверях и смотрит на неё. Шура резко обернулась, вскрикнула, и тарелки, которые она успела снять с полки, выскользнули из её рук. Одна тут же разбилась у ног фрау Бальк, а другая покатилась по ковру к той самой двери, в которой Щуре померещился брат.

– Ich bin Schuid, frau Balk. Ich werde arbeiten. Es tut mir Leid[35], – сказала Шура, не поднимая глаз, и кинулась собирать осколки.

Фрау Бальк махнула рукой и ничего не ответила.

Обедали они молча. Обе думали о том, что разбилась только одна тарелка…

Иванок мгновенно оценил обстановку, понял, что совершил ошибку, и, вопреки ожиданию подстерегающего его противника, ускорил бег и, перемахнув через ивовый куст, выстрелил. Он стрелял с руки, не целясь. О том, что попал, догадался по тому, что удара штыком не последовало.

Второй немец лежал под берёзой. Он потянулся к карабину, стоявшему возле дерева. Но Иванок ударил по карабину ногой, подхватил его и отбросил в сторону.

Видимо, это были немцы из тех, которые пробивались из окружения в одиночку.

Тот, который ладился посадить его на штык, лежал на боку. Пуля попала ему в переносицу.

Теперь надо было быстро решить, что делать со вторым. Патрон уже был в патроннике. Нет, лучше заколоть его штыком.

Иванок вытащил из рук убитого карабин с примкнутым штыком.

Немец стоял на коленях и обречённо смотрел на Иванка. Он был молод. Может, на год-два старше его, Иванка.

– Эсэс? – крикнул Иванок и нацелился штыком в грудь.

– Нет-нет, – заговорил немец по-русски.

– Власовец, что ли?

– Ich bin nicht SS. Ich bin nicht Wlassov. Töten Sie mich micht[36]. Не убивайт, – повторил немец и ещё выше поднял руки.

– Не убивай… Попал, фриц? Теперь все вы: не убивай… Нас-то не жалели.

«Зачем я с ним заговорил? – подумал Иванок. – Что с ним теперь делать?»

Иванок покидал немецкие карабины в кусты. Расстегнул подсумки убитого и забрал у него патроны.

Только теперь Бальк заметил, что у русского немецкий «маузер». Карабин был с оптикой. Оптический прицел русский даже не расчехлил. Ни когда стрелял в «Кайзера», ни теперь. «Кайзер» убит. Радовался, что вышел из окружения. Вот и вышел… Он, унтер-офицер фузилёрного полка Норберт Бальк, бывший студент Дюссельдорфского университета из Баденвайлера, тоже не вышел из окружения. С этой минуты он в плену. Если этот русский сейчас не прикончит его здесь же, на этой поляне.

Только теперь Бальк понял, как погиб «Кайзер». В мгновенной схватке, которую невозможно было и предположить. Почти нелепо. Но всё-таки в бою. Пуля в переносицу. Мгновенная смерть. «Кайзер» всегда появлялся в минуты, когда ему, фузилёру Бальку, грозила опасность, когда их рота либо наступала, либо оборонялась, пытаясь сдержать напор русских. Папаша «Кайзер» был его ангелом хранителем на войне. А теперь война для Балька окончена. Он – в плену. Его взял в плен этот русский юноша в камуфляжной куртке разведчика, вооружённый «маузером» с оптическим прицелом. Разведчик вначале хотел покончить и с ним. А теперь раздумывает. Снял с карабина «Кайзера» ножевой штык, потом, чтобы не возиться с мёртвым, приказал Бальку снять с ремня ножны, и Бальк быстро это выполнил.

«Война закончена, сынок…»

– Вперёд! Бегом! – приказал разведчик и толкнул его стволом карабина под лопатку.

Как быстро всё изменилось! Бальк посмотрел по сторонам. Во мху отпечаталось его тело. Этот русский мох русского леса, где он, солдат германского вермахта, стал пленным, долго будет хранить очертания его тела, когда он был ещё свободен. Рядом лежало тело папаши «Кайзера» с небольшой круглой ранкой чуть выше переносицы. Ангел-хранитель его убит. А сам он с этого мгновения обязан выполнять всё, что прикажет враг. Враг может поступить с ним как угодно. Они и сами всегда поступали с пленными так, как подсказывали обстоятельства. Не всегда была возможность гнать небольшие группы захваченных «иванов» в тыл. А уж об одиночках и говорить нечего. Порой жизни им было до ближайшего оврага. Туда сгоняли всех захваченных и сдавшихся добровольно и – под пулемёт. Правда, не все пулемётчики Одиннадцатой фузилёрной роты соглашались стрелять в пленных «иванов». Но охотники в конце концов находились.

Как поступит с ним, с пленным немцем, этот «иван», неизвестно. Если надоест или передумает вести к своим, выстрелит в спину или ударит штыком. Нет, штык он не примкнул. Сунул в ножны и повесил на ремень. Теперь у него на ремне два ножевых штыка. Зачем ему столько трофеев?

– Быстрей! Быстрей! Бегом! – поторапливал Балька Иванок. – Пошевеливайся! Бегать уже научились ловко.

Бальк уловил усмешку в словах русского. Смысл последней фразы он не понял сразу. Русские слова он уже более или менее понимал, даже умел строить из них фразы. Но теперь он обрадовался другому: русский смеялся. Когда солдат проявляет эмоции, он уже не склонен убивать. Если эти эмоции не истерика и не проявление ярости. Надо просто выполнять всё, что он приказывает. Бежать впереди в том направлении, которое время от времени уточняет русский, сопровождая взмах руки коротким приказом:

– Туда!

Конечно, о побеге, о возможности уйти от русского не может быть и речи. Это – разведчик. Натренирован. Ловок. Всегда как сжатая пружина. Реагирует мгновенно на каждое его движение. Одно то, как он уложил папашу «Кайзера», говорит о многом. Умереть от пули, как солдат, да, пожалуйста. Прыгнуть вон в тот овраг, который тянется уже метров двадцать справа в шаге от них, и «иван» машинально, как настоящий разведчик, выстрелит ему в спину. А может, точно в затылок. Ведь попал же он его фронтовому ангелу-хранителю точно в переносицу. Большинство его товарищей уже в земле. Оберфельдфебель Гейнце, Франц Прюллер, Петер Кёлер, командир роты оберлейтенант Зангер. Куда-то пропал Мит. Наверняка тоже убит. Или так же, как и он, захвачен в плен. Русский не повёл бы его в плен, если бы на нём были нашивки дивизии СС или Русской дивизии. Вот ещё что спасло его.

«Война закончена, сынок…»

Радовский приказал вылить последний бензин и отойти в сторону. Достал из-за пазухи лист с фамилией и подписью Воронцова, смял его и поджёг зажигалкой.

Грузовики вспыхнули почти одновременно.

– Уходим. – И Радовский указал рукой на юго-запад.

Брезентовые тенты грузовиков пылали, как соломенные крыши крестьянских домов. Брезент быстро опадал, и под ним обнажились металлические рёбра каркасов, деревянные ящики, штабеля чемоданов. Всё это тоже уже горело, трещало, лопалось, шипело. Багрово-чёрный жгут пламени и дыма скручивался вверху в один столб, и этот ревущий столб с каждым мгновением становился всё выше. От его колыхания вспыхивали окрестные деревья и в одно мгновение превращались в обугленные свечи без листвы, без ветвей.